Дана терпеть не могла Лизку. До чего противная девчонка! Важную из себя строит. Уроки учит всегда. Что её ни спросит учительница — она отвечает. В пример её ставят то и дело: «вот у Лизы черновик, а у тебя в тетради грязь!», «вот Лиза выучила, а ты нет!» «вот Лиза быстро считает, а ты всё пальцы загибаешь!»
Дана и правда никак не могла эту таблицу умножения осилить, хоть и была уже в четвёртом классе. Потихонечку, пряча руки под партой, так и считала на пальцах. Времени это занимало много, потому примеры она решала медленно.
И лицо у этой Лизки противное было, — считала Дана. Прямо так и хотелось треснуть чем-нибудь по этому, важно вздёрнутому, носику. Она говорила, что ей мама помогает делать домашнюю работу, а чаще папа — потому что он посменно работает и иногда целый день дома. А Дане никто не помогал, сама колупалась. Вот, наверное, поэтому и получала она тройки, а иногда и двойки. «Вот если бы папа хоть отвлёкся бы от своих дел и правда взял и помог бы мне!» — мечтала девочка. Но он всё время занят. То на работе. То дома: обед готовит, в магазин ходит. Только ругается на неё. То не сделала! Это забыла!
А Дана и так, как взрослая была. Мамы у нее не было: давно уже несчастье случилось. Дана и не помнила её, одни с папой жили. Он работал целыми днями, а Дана самостоятельная росла. На продлёнку ни дня не ходила. Так с первого класса и шла домой сразу. Грела себе еду в микроволновке. Готовила уроки. Всё сама. И уборка на ней: подмести, посуду помыть. Папа сказал — ты хозяйка. Дана не против была, но…
Вот хоть бы раз папа просто сел рядом. Спросил её о том, как дела, как вообще она сама, о чём думает? А она бы забралась с ногами на диван, обняла бы отца и рассказала бы про обиды свои. Про учительницу, что опять ругалась. Про то, что носок порвался, а она сама зашила! Про то, что забыла взять сто рублей на обед (те, что оставил для неё папа на столе), и потому голодная была, только хлеб из столовой взяла, пожевала немного. А учительница заругала, что, мол, на уроке жуёшь. А она ведь тихонечко. Просто живот уж очень сильно урчал… Или пошли бы с папой погулять когда-нибудь. Купили бы мороженое, сели бы на лавочку в парке. Или на аттракционах покатались бы или в кино сходили…
А Лизка всё равно воображала. У неё крутой рюкзак, яркий дорогой пенал, а ещё есть красивая коробочка для завтрака. Она в столовой с другими ребятами не ест. Важно так её с собой берёт. Садится, открывает, а у неё там вкуснятина разная: сырники, блинчики с вареньем! А Дана кашу холодную ест, ту, что бесплатно на завтрак в начальной школе дают, жуть, противную какую. Прямо назад идёт. А что делать? Есть надо. Утром не завтракала. Папе некогда её завтраком кормить, он рано уезжает.
А на прошлой неделе Дана даже подралась с этой Лизкой. В туалете было приоткрыто окно. На перемене Дана пошла туда, увидела и стала нос высовывать на улицу: хорошо там как! А потом открыла окно на всю и тихонечко сгребла руками снег, что был на подоконнике, и в раковину положила. А потом водой залила и весь растопила. Весело было! А Лизка увидела и учительнице рассказала. Та прибежала и давай отчитывать Дану. Обидно было! Зачем Лизка её сдала? Кому было плохо от того, что снег в раковине утонул? Ябеда. Вот Дана и стукнула её кулаком по спине. Тогда уж совсем конфликт вышел. Отца вызывали. Стыдили, долго беседовали. Что, мол, Дана неуправляемая совсем. Не воспитанная. Отец молчал и согласно кивал. А дома тоже молчал. Три дня молчал. Дана тихонько плакала: хоть бы накричал на неё, наказал что-ли, в угол поставил. А он молчит… Что делать, не понятно. Она же ни в чём не виновата! Лизка противная сама виновата, вот поэтому всё!
И сейчас, сидя на пятом уроке, Дана размышляла об этом: снова отец молчать будет или начнёт всё-таки разговаривать с ней? Поняла она уже, что драться плохо! Себе дороже выходит…
В раздевалке после уроков, когда все отправились одевать свои куртки, чтобы идти домой, Дана увидела, что в самом углу на лавке сидит Лизка. И плачет. Прямо рыдает. Рядом никого. Все заняты своими делами. Дана подошла, наклонилась к ней, а та всё причитает, между всхлипываниями: «папа, папа». Дана спросила, что, мол, папа тебя обидел что ли? А Лиза подняла на неё зарёванные глаза и говорит, что приходил брат (он в десятом классе учился) и сказал, что папы не стало сегодня. Несчастный случай. Погиб. Брат должен был отвезти её на перемене домой (вместо папы), а потом вернуться на какие-то дополнительные уроки. Но Лизка зарыдала и наотрез отказалась идти: как же домой без папы?! Забилась в угол и вот… Брат плюнул и побежал на свои уроки, оставив её тут.
Дана подумала, что не зря считала брата Лизки дураком. Она и раньше так думала, а теперь уверилась в этом окончательно. Это же надо! Сказать ребёнку, что у него не стало отца вот так вот сразу «в лоб». «Надо было молча отвезти Лизку-то домой! Наврать ей чего-нибудь пока. А потом уж мама сама сказала бы ей» — эти мысли за секунду пронесли у неё в голове. Дана размышляла, как взрослая. Она и была «маленькая взрослая».
А Лизку ей вдруг стало безумно жалко. Невероятно жалко. И отца её. Чтобы не зареветь вместе с ней, Дана села рядом на скамейку, и переобуваясь в свои зимние сапоги, спросила:
— А брат-то чего не ревёт вместе с тобой? Такой равнодушный?
Лиза объяснила, что отцы у них разные. И у брата другой отец, а этот — отчим. И брат отчима не любил, потому что тот его строго воспитывал, хотел «хорошим человеком» вырастить. А Лизу отец баловал и очень любил. И она его любила! И как теперь жить?! Без папы?!
Лизка снова зарыдала, прямо завыла. Громко. В голос. Прибежала учительница, громко стуча каблучками по плитке на полу, и гневно посмотрела на Дану, вероятно решив, что та снова ударила Лизу. Но Дана отрицательно замотала головой и демонстративно отодвинулась от плачущей девочки. Учительница стала выяснять, в чём дело, утешать и уговаривать Лизку. А Дана, сама, едва сдерживая слёзы, наспех натянула куртку и побрела домой.
«Какой ужас! — думала девочка, задевая носками сапог снег на дороге,— А вот если бы у меня так случилось? Папка! Мой папка! Он ведь самый лучший на свете! Как же я без него?!»
Слёзы текли по щекам Даны. Холодный ветер дул в лицо, грозя превратить их в маленькие льдинки. Девочка никак не могла успокоиться. Ей было жалко Лизку, которая осталась без папы. Ещё только утром она была зла на неё. Опять в столовой она достала свою прекрасную коробочку и ела бутерброды с колбасой (которые, наверное, папа нарезал). А Дана опять смотрела на неё исподлобья, ковыряя в тарелке ненавистную кашу. И на уроке Лизку вызвали к доске, и она решила сложную задачу. А Дана чуть под парту не залезла, в страхе, что вызовут её, но, слава Богу, пронесло. А задачу ту, папа, небось, помог ей понять. Дома объяснил. Тогда она ещё не знала, что завтра его не станет… И он не знал… Ужас. И как теперь жить? Хотя у неё ещё есть мама и этот противный равнодушный брат. А у Даны… Случись что — никого нет. Она уже понимала, что в таком случае ей прямая дорога в детский дом. И всегда боялась, что с папой что-то случится. Иногда, когда он приходил очень уставший с работы и засыпал на диване перед телевизором, она прислушивалась к его дыханию. Дане было страшно. Вдруг что?
А теперь она увидела, что такое может быть. Вот же! Совсем рядом.
— Папка! Ты уже дома? — Дана открыла дверь квартиры и увидела стоявшие у порога папины зимние ботинки.
— Привет, стрекоза! — весело ответил папа из кухни. — Да. Так получилось.
Дана, не говоря ни слова, понеслась прямо в сапогах и куртке на кухню, где стоял отец, и со всей силы обняла его.
— Что с тобой? — спросил он, увидев заплаканные глаза дочери.
— Ты ведь никуда не денешься, да? Не пропадёшь? Не исчезнешь? Обещай! Обещай!
— Даже не думал о таком… — растерянно ответил отец.
Он сел на корточки, и лицо его оказалось напротив лица Даны. Потом он погладил её по голове, поправил косичку и тихо сказал:
— Обещаю. Я всегда буду с тобой. И никуда не денусь… только ты не хулигань! — тут же перевёл он всё в шутку, увидев, как в глазах дочери снова заблестели две слезинки.
Дана уткнулась головой в его плечо и сказала:
— Не буду. Я решила исправляться. Может, даже подружусь с этой Лизкой. Вроде она не такая уж и противная. Просто зазнайка. Совсем немножко. Чуть-чуть…
— А пойдём в кино! — сказал папа, — Хочешь?
— Ура! Пойдём!— подпрыгнула Дана и подумала, что она самая счастливая девочка на свете. Ведь у неё есть любимый папа!
Взято отсюда